Фантомас — не просто литературный персонаж, рождённый из-под пера Пьера Сувестра и Марселя Аллена в 1911 году. Это культурный архетип, социопатический призрак эпохи модерна, чья тень простирается от страниц популярной литературы до полотен сюрреалистов, от экранов немого кино до глубин коллективного бессознательного. Он представляет собой уникальный феномен: воплощение чистого, иррационального и театрального Зла, которое парадоксальным образом является одновременно порождением и отражением системы, претендующей на его уничтожение.
Зеркало тревожного времени
Фантомас возник в период Belle époque — «прекрасной эпохи» (1890–1914), времени стремительной модернизации, технического прогресса и урбанизации Франции. Это было время железных дорог и автомобилизма, кинематографа и Эйфелевой башни, танго и шарльстона. Однако под этой блестящей оболочкой процветания скрывалась атмосфера тревожности, порождённая ростом преступности: выступления анархистов, уличные грабежи банд апашей, социальная напряжённость стремительно урбанизирующегося общества.
Именно в этом контексте Фантомас стал воплощением беспокойного времени, неуловимым и непобедимым Злом. Его преступления носили откровенно сюрреалистический характер: он подвешивал жертву в церковном колоколе, чтобы на прихожан обрушился кровавый дождь; снимал кожу с рук убитого, чтобы оставить его отпечатки пальцев на месте нового преступления; заживо хоронил инспектора Жюва в комнате, медленно заполняющейся песком. Эти акты — не просто нарушения закона, но кощунственные перформансы, бросающие вызов самой логике и морали.
Порождение системы: технология как инструмент зла
Принципиально важно, что Фантомас не противопоставлен техническому прогрессу, а органично встроен в него. Вся мистика, окружающая героя, оказывается следствием технического и социального прогресса, весьма неоднозначного по результатам. В романах он активно использует достижения современности: железные дороги, метро, автомобили, телеграф, телефон, фотоаппараты «Кодак», подводные лодки. Он эксплуатирует новейшие методы криминалистики — идентификацию по отпечаткам пальцев — чтобы подставить невинных.
Таким образом, Фантомас выступает как «денди нового типа, невозмутимый и аморальный, великолепно использующий технологии и медиа своего времени». Он — не архаический монстр из готических романов, а современный человек, порождённый именно той системой рационального прогресса, которая должна была искоренить преступность. В этом заключается глубокая ирония: чем совершеннее становятся инструменты контроля и идентификации, тем изощрённее и неуловимее становится преступник.
Провал системы: безнаказанность и бессилие власти
Фантомас стал «выражением или воплощением безнаказанности преступления», фигурой, указывающей на «провалы полицейской системы». Даже новейшие полицейские методы оказываются несостоятельны при попытках поймать дерзкого преступника. Он мастер трансформации и мимикрии, обладающий бесчисленными обличьями: может быть полицейским, судьёй, учёным, детективом, императором. Лишь одержимый его поимкой инспектор Жюв способен узнать его под любой личиной, но даже это не приводит к окончательной победе.
Социологическое направление в криминологии утверждает, что преступность — это болезнь социума, а преступления — симптомы этой болезни. Теория социальной аномии, разработанная Эмилем Дюркгеймом и Робертом Мертоном, объясняет рост преступности в периоды резких социальных изменений: в момент стремительной модернизации социальный контроль ослабляется, люди испытывают состояние запутанности и дезориентации, что ведёт к росту девиантного поведения. Именно такую среду и символизировал Фантомас — призрак, порождённый дезорганизацией общества в период модернизации.
Безликость как архетипический символ
Определяющая черта Фантомаса — отсутствие лица. Его имя соединяет слова «фантом» и «маска», а главный вопрос первой книги цикла — «Кто такой Фантомас?» — не находит ответа: «Никто... И в то же время — Некто!», чья единственная функция — «сеять ужас». Он — «человек без лица», выражение правды о своём времени, спрятанной под слегка уродливой маской.
Эта безликость делает Фантомаса универсальным архетипом. В юнгианской концепции Тень — это архетип бессознательного, в котором аккумулированы все вытесненные человеком чувства, импульсы, мысли. Фантомас воплощает именно эту коллективную Тень Belle époque — всё то, что общество прогресса и рационализма отказывалось признавать в самом себе: насилие, хаос, иррациональность, безнаказанность, бессилие перед злом.
Поскольку читатели и зрители не имели возможности обнаружить в Фантомасе какую-либо конкретную персону, а его поведение внешне было безупречно, они могли одновременно ненавидеть этого антигероя и восхищаться им, даже втайне желать стать им. Это амбивалентное отношение выдаёт суть архетипа Темного Зеркала: в нём общество видит не чуждого Другого, а самого себя, освобождённого от социальных запретов.
Сюрреалисты и гетерогенное Зло
Неслучайно Фантомас привлёк внимание французских авангардистов — Блеза Сандрара, Гийома Аполлинера, сюрреалистов, создавших в 1913 году Общество друзей Фантомаса. Для них он стал символом «одного из самых богатых произведений с точки зрения воображения», «Энеидой современности».
Жорж Батай в своих работах 1930-х годов разрабатывал концепцию гетерогенного — совокупности всего того, что исключено из «нормальной» жизни общества и при этом конституирует его как единое целое. Фантомас прекрасно вписывается в эту концепцию: он — гетерогенное воплощение насилия, которое «сопротивляется общественному спокойствию и возрождает мечты о бунте». Сюрреалисты видели в нём редкую поэтическую ценность, «урбанистический примитивизм», в котором изображения из сновидений смешиваются с актуальными событиями, воссоздавая фантастику повседневности.
Вывод: зеркало или порождение?
Является ли Фантомас порождением системы, которую он разрушает? Ответ парадоксален: он и то, и другое одновременно. Как архетип Темного Зеркала, он рождён противоречиями самой системы — технический прогресс дал ему инструменты, урбанизация — анонимность, рационализация полиции — способы её обмануть, а вытеснение насилия из публичного дискурса — мистическую притягательность.
Но как зеркало, Фантомас не разрушает систему, а обнажает её провалы и скрытые страхи. Он показывает, что под блестящей оболочкой Belle époque скрывается безнаказанность преступлений, бессилие власти, всесилие зла. Его неуловимость свидетельствует не о сверхъестественных способностях, а о неспособности системы справиться с порождёнными ею же проблемами: социальной аномией, дезорганизацией, кризисом идентичности в эпоху стремительных перемен.
Фантомас — это не внешний враг, а внутренний симптом. Он не приходит извне, чтобы разрушить общество, — он возникает из его трещин и противоречий, становясь видимым воплощением того, что общество прогресса старательно вытесняет в бессознательное. В этом смысле величайший преступник не просто порождён системой — он и есть её тёмное, отражённое в зеркале лицо, которое она отказывается признать своим собственным.
Графический роман «Гнев Фантомаса» – это ода первоисточнику, переосмысленный через призму современного графического повествования.
